Симбирский, Борис Александрович (1884 – после 1935) – гидрометеоролог во Владивостоке. начальник военно-инженерного полигона при ГВИУ (Москва). Впервые Арестован по обвинение: за контрреволюционную деятельность (1920). Начальник сектора гидрологии метеорологической службы в Узбекистане. Арестован в Ташкент (15 июня 1934 г.) Дело прекращено за отсутствием состава преступления, реабилитирован.
В 1930 г. В.К. Арсеньев стал начальником одновременно четырех экспедиций, направляющихся в районы предполагаемых железнодорожных линий: «1. От станции Бочкарево по левому берегу реки Томи через Керби до Николаевска-на-Амуре и от Керби до Де-Кастри; 2. На острове Сахалин: а) от города Александровск по берегу Японского моря до селения Пилево; б) от Александровска по тому же берегу до мыса Погоби; в) от Александровска через селение Дербинское по реке Тыми, через Ныйву до Озхи; г) от Пилево по реке Поранай до селения Дербинское; 3) От Хабаровска по долине Амура до Анюя – экспедиционным порядком, а по рекам Анюй и Дынми через перевал Сихотэ-Алинь по рекам Копи и Хади, по изысканиям инженера Львова – камеральным порядком».
Бывает, когда причиной огромной лавины становится небольшой камушек. Так случилось и с Арсеньевым. 19 июля 1930 г. он выехал из Владивостока в низовья Амура для инспектирования экспедиционных отрядов.
26 августа 1930 г. В.К. Арсеньев вернулся из командировки домой. Его болезненное состояние не укрылось от близких, но, отмахнувшись от уговоров сходить к врачу и полечиться, Арсеньев схватился за бумаги. Но… от судьбы не уйдешь!
Маргарита Николаевна писала сестре мужа Вере Клавдиевне Богдановой. «Ночь с 3 на 4 сентября была прямо кошмарной. Он не уснул и все метался, просил поднять в кресле. За два часа до смерти был врач, нашел, что все в порядке. Около трех часов начался сердечный припадок, который длился 30–40 минут. Я не успела вызвать ни одного врача. Голова работала у Володи все время ясно, он мне сам говорил, что делать ему – положить горчичный компресс на сердце. Хотел написать завещание, но не успел. Сперва я не давала ему писать, а в последнюю минуту, когда я дала ему карандаш, – было поздно, – карандаш выпал у него из рук, – он не дописал даже первого слова. Я до последней минуты не сознавала, что он умирает, эта необычная ясность мысли сбивала с толку. Умер от паралича сердца.
С его смертью пропал всякий интерес, всякий смысл в жизни. Володя оставил такую светлую память о себе. Хоронил его Окрисполком, на похоронах был весь город – несколько тысяч людей шло за гробом. Цветов и венков были горы. У гроба все время стоял почетный караул от общественных организаций, играла музыка. Всюду его портреты, и хотят ставить памятник. А у меня на душе такая тоска безысходная...».